ИНСТИТУТ ЕВРОПЕЙСКИХ КУЛЬТУР

8. Интердискурсивные отношения в литературе

Р. Барт, как уже сказано, предлагал различать в повествовательном тексте единицы двух уровней - функции и индексы. Более подробное развитие этой идеи он дал в своей книге "S/Z". Разбив текст на сегменты-"лексии", Барт предлагает интерпретировать их с помощью пяти кодов, встречающихся в любом тексте классического типа. Текст представляет собой контрапункт нескольких кодов.

1. Первый код образуется повествовательными функциями текста (главными и второстепенными). Это чисто событийная его сторона, которую Барт называет проэретическим (или акциональным) кодом. Этот код наиболее прост и очевиден в тексте. Индексы разнообразнее функций, они отсылают не к одному, а к четырем кодам.
2. Наиболее тесно связан с акциональным код, сформированный указаниями на психологию персонажей (мотивы поступков, черты характера). Этот второй код, наиболее привычный нам в повествовании реалистического типа и образующий иллюзию персонажей как "живых людей", называется у Барта семическим, а элементы его - семами.
3. Хорошее повествование (не только роман тайн или детектив) обычно организуется как некоторая загадка и разгадка. Даже любое название произведения обязательно включает в себя подобный элемент: эта короткая формула вбирает в себя все содержание текста - но каким образом? Этот код загадки называется герменевтическим.
4. В повествовании всегда содержатся отсылки к бытующим в обществе устойчивым представлениям. Оформляться они могут по-разному: как прямая цитата (скажем, пословицы), как обобщенно-типологическая ссылка при характеристике персонажа и т.д. Речь идет не о научных представлениях, а о "доксе", социальной мифологии, упоминание которой связывает повествовательный текст с определенной культурой, отчего данный код и называется культурным.
5. Наконец, последний код несколько загадочен и определяется скорее описательно. Барт называет его символическим - в психоаналитическом смысле: это система мотивов, в которых обнаруживается неустойчивость, проблематичность, противоречивость человеческого "я". Таковы метафизические отношения познающего субъекта с миром, сексуальные мотивы, обнаруживающие телесную неполноту индивида и поиск восполняющего этот недостаток партнера. Символический код описывает экзистенциальную ситуацию субъекта; благодаря этому коду мы можем глубоко сопереживать персонажам художественного повествования.

Смыслы, образующие эти пять кодов, формируются благодаря коннотации (термин, введенный в 40-е годы Л. Ельмслевом и разработанный далее Бартом). Коннотация противопоставляется денотации как вторичный процесс смыслообразования - первичному. В знаке есть выражение E и содержание C, а между ними - отношение означивания: ERC. Такой первичный знак может, в свою очередь, стать основой другой, более сложной знаковой системы, послужить выражением или содержанием другого знака. Случай, когда первичный знак образует план выражения вторичного знака, называется коннотацией: (ERC)RC. Второе, коннотативное содержание в принципе не совпадает с первичным; первичный знак создает денотацию, а вторичный - как бы паразитирует на нем посредством коннотации.

Коннотация близка к экземплификации по Н. Гудмену, но последняя шире: например, длина слова является его экземплифицирующим фактором, но, вообще говоря, ничего не коннотирует, не означает. Во множестве речевых ситуаций не столь важен первичный, сколько вторичный смысл слов, показывающий место высказывания и самого говорящего в структуре социального дискурса. Нередко люди вообще не обращают внимания на буквальный смысл слов и ищут за ними вторичный, например социально-властный. Действительно, коннотация часто связана с властью; коннотативные знаки, отсылающие к различным формам власти, складываются в социально ориентированные типы речи - дискурсы, обозначают определенные социальные позиции говорящего. Мы всегда пользуемся не просто языком в целом, а некоторой его разновидностью, связанной с отношением к власти, к той или иной идеологии. (Идеология, по К. Марксу, - мифическая картина действительности, приспособленная к вполне реальным интересам той или иной социальной группы.) Р. Барт определил коннотацию как преимущественное, наиболее эффективное поле реализации идеологических интенций. Чаще всего идеология в тексте не формулируется открыто, а протаскивается контрабандой, скрывается за "невинными" денотативными смыслами высказываний.

В литературном тексте присутствуют знаки его идеологической ангажированности, знаки воздействующих на него социальных сил и позиции, которую занимает по отношению к ним автор. Это как бы знаки, обозначающие, "за кого" данный текст. Комплекс таких знаков Барт в 50-е годы определил как письмо. Письмо может быть прямо политическим: по одной-двум фразам политического высказывания можно уловить его "риторику" и тем самым его направленность. Но есть и чисто литературные типы письма - например, "артистическое" письмо XIX века, отрицавшее всякую социальную ангажированность, но именно таким отрицанием осуществлявшее определенную социальную позицию. Таким образом, литература не просто объективно отличается от нелитературной языковой практики, но и специально обозначает это отличие, свою литературность.

Итак, в тексте всегда имеются следы социального дискурса - или даже дискурсов, если это сложный художественный текст, где основой для их сплетения как раз и служат повествовательные коды - они создают первичную формальную структуру текста, наполняемую конкретными социальными содержаниями. Дискурс, опирающийся на существующую власть, выступает в тексте как более сильный, развитый и богатый, он проникает во все клетки текста, как бы заражает их собой. Дискурс, стремящийся оспаривать такой властный дискурс, оказывается в сложном положении, он вынужден искать себе особое, маргинальное место в языке. В XX веке авангардные, революционные общественные течения постоянно пытаются найти себе позицию вне официального письма. Для этого создаются тексты, намеренно избегающие однозначной социальной окрашенности, стремящиеся достигнуть "белого", неокрашенного, "нулевого" письма. Однако обычно любая такая попытка усваивается официальным дискурсом (в процессе подражания, интерпретации и т.д.) в качестве своего варианта; при всякой конденсации смысла к нему подмешивается и идеологическое содержание. Стремясь выйти из этого положения, в 60-е годы Р. Барт и другие авангардные теоретики (Ф. Соллерс, Ю. Кристева) выдвинули новое понятие художественного творчества, которое также назвали письмом. Это "письмо-2" не имеет ничего общего с "письмом-1": оно характеризуется не ангажированностью, не определенностью социальной позиции, а, напротив, осознанием принудительной силы любого дискурса и обыгрыванием ее; текст перенасыщается идеологией и тем самым дискредитирует ее, в нем переплетаются и взаимно уничтожаются противоречивые типы дискурса. Это принципиально противоречивый текст, в противоречиях он обретает свою свободу. Коннотация и денотация перестают здесь различаться - нет более иерархии уровней означивания, нет исходного, первичного смысла, к которому могли бы присоединяться вторичные. Такой текст написан "неизвестно о чем" - то есть у него нет денотативного смысла, нет устойчивого смыслового центра; это текст рассеянный и часто неудобочитаемый. Интердискурсивные отношения в нем приобретают утопическую форму ничем не скованной игры.

Литература: Р. Барт. "Нулевая степень письма" - в кн.: "Семиотика". М., 1983, 1998; Р. Барт. "С чего начать?", "От произведения к тексту" - в кн.: Р. Барт. "Избранные работы. Семиотика. Поэтика". М., 1989, 1994; Р. Барт. "S/Z". М., 1993, 2001.